• Этот текст вышел в рассылке Kit. Подпишитесь, и вы будете получать наши письма два раза в неделю. На каждое из них можно ответить — написать в редакцию или задать вопрос автору. А если вы хотите поделиться этим текстом, вот ссылка на него.

Глава первая. Как за подростками «ухаживают» в интернете

Десять лет назад доктор философии Себастьян Вакс (в то время — научный сотрудник Университета Бремена) решил провести опрос среди немецких подростков. Как ученый он активно изучает молодежь — в контексте семьи, школы, современной культуры. В 2013-м Вакс захотел узнать, часто ли с немецкими подростками в интернете знакомятся взрослые люди, чтобы втереться в доверие и завести интимную переписку. Оказалось, с чем-то подобным имели дело 111 из 600 опрошенных — каждый шестой. 

Термин «кибергруминг» появился еще в нулевые — как раз когда начал бурно развиваться интернет и появились социальные сети. Вообще, английское слово grooming нейтральное, оно означает заботу (и именно так, например, называются процедуры по уходу за домашними животными). Но есть у него и куда более зловещее значение — «романтические ухаживания» взрослого за подростком, чтобы установить доверительные отношения и вступить в половую связь. 

Если «ухаживания» происходят в интернет-переписке — это и есть кибергруминг. Себастьян Вакс характеризует его как «установление доверительных отношений между малолетними и, как правило, взрослыми людьми с использованием информационных технологий с целью систематических домогательств и сексуальной эксплуатации ребенка». 

Типичного кибергрумера Вакс описывает как взрослого человека, который старше ребенка минимум на семь лет — и который долго втирается в доверие. «Сначала кажется, что кибергрумеры интересуются повседневными проблемами [ребенка]. Но через какое-то время они начинают проявлять интерес к сексуальным темам: обмену фантазиями или обнажению на камеру. Кроме того, кибергрумер часто пытается встретиться [с ребенком] в реальной жизни», — пишет Вакс, отмечая, что у девочек риски стать объектом таких «ухаживаний» вдвое выше, чем у мальчиков. 

С тех пор как Себастьян Вакс проводил свое исследование, у кибергрумеров появились дополнительные возможности для общения с подростками онлайн: виртуальных площадок сейчас больше, чем в 2013-м, а интернет есть буквально везде. Никаких ограничений: написать можно кому и когда угодно, придумав себе любую идентичность, чтобы общение выглядело безопасным. Например, втереться в доверие к девочке-подростку, выдавая себя за такую же девочку, как она.

«В онлайне обмануть легко, — объясняет в разговоре с Kit психолог центра „Сестры“ Марина Эрлих. — Скажем, написать, что тебе не 50 лет, а 15, фотографию при этом можно поставить любую. Сначала [кибергрумеры] ищут общие интересы [с детьми и подростками]. Потом могут последовать какие-то комплименты, восхищение». Со временем взрослый начинает подчеркивать исключительность ребенка. Якобы этот подросток особенный, не такой, как все: «Только ты меня понимаешь», «Только тебе я могу доверить свой секрет, а ты доверь мне свой». 

Как и в офлайне, авторы онлайн-насилия зачастую пытаются постепенно дистанцировать подростка от привычного ему круга общения, продолжает координатор организации «Тебе поверят» Ксения Шашунова. Главный риск для кибергрумера — родители, поэтому в разговоре появляются фразы вроде «Ты уже взрослый, родители тебя не понимают, наплюй на них». Но и друзья ребенка могут помешать «ухаживанию», поэтому, если с ними есть какие-то проблемы, злоумышленник этим воспользуется, попробует раздуть конфликт. В результате спустя время оказывается, что онлайн-собеседник с подставной аватаркой — единственный человек, с кем ребенок поддерживает доверительный диалог.

Где-то в этот период кибергрумер и может начать озвучивать просьбы сексуализированного характера — например, чтобы подросток сфотографировался без одежды, снял интимное видео, ответил на откровенные вопросы. Зачастую даже если ребенок чувствует дискомфорт от таких просьб, он все равно выполняет их — ведь просит онлайн-друг, с которым установились близкие отношения, и эту связь страшно потерять. «Понятно, что если у ребенка нет друзей в реальности, если ни с кем нет доверительных отношений, если ему не от кого получить понимание и поддержку, некому пожаловаться на жизнь, на гадкого соседа по парте или учительницу в школе, то онлайн-друг — очень большая ценность. Для него можно сделать все», — говорит Марина Эрлих.

Тем более что сначала все может звучать как шутка или приглашение к игре, продолжает Ксения Шашунова. Например, кибергрумер пишет: «Давай для прикола сфотографируемся без футболок!» Просьбы идут по нарастающей: требуются все более откровенные фото, затем видео. Когда подросток отказывается, «друг» уговаривает, манипулирует, давит на жалость и чувство вины. Если это не работает, могут начаться угрозы. «Я знаю, где ты живешь и кто твои родители». «Я расскажу им, о чем мы тут с тобой общались». «Я покажу фотографии, которыми мы обменивались, всему твоему классу». 

Пугаясь, подросток поддается шантажу — и так может продолжаться очень долго. Некоторые кибергрумеры в какой-то момент делают попытки вывести общение за пределы интернета. Начинают звучать просьбы встретиться — погулять, посмотреть вместе кино, попить кофе, — которые тоже могут переходить в угрозы и явный шантаж. 

Иногда кибергрумеры действуют через посредников — других подростков, которые помогают установить связь с объектом «ухаживаний». «Эти подростки могут быть предыдущими жертвами кибергрумера. Или для них это [заманивание новых жертв] просто легкий способ заработка, который подростки нашли, не вполне понимая — или понимая, — какая ответственность за этим стоит», — говорит Шашунова. 

Впрочем, сами объекты «ухаживаний» иногда тоже зарабатывают деньги на общении с кибергрумерами. Существуют даже чаты знакомств, где публикуются объявления взрослых «друзей», готовых платить детям и подросткам за разные виды «услуг» — от сексуализированных фото и видео до непосредственно полового контакта. 

«Подростки могут писать [в ответ на такие сообщения] из любопытства. Им может казаться, что это возможность получить новый опыт, что это выгодно да еще и весело. Но они не всегда могут правильно оценить риски — как, собственно, и в любых других ситуациях», — рассуждает Ксения Шашунова из «Тебе поверят». В этом возрасте человеку вообще тяжело «отличить адекватное сообщение о работе от какого-то мошеннического», объясняет она, поэтому «неинформированные подростки часто могут вписаться в какую-то опасную схему, связанную, например, с проституцией».

В своем исследовании 2013 года доктор философии Себастьян Вакс тоже указывал, что объекты кибергруминга не всегда те, кого обманывают и шантажируют. Ссылаясь на данные своих коллег из США, Вакс писал, что некоторые подростки осознают — они общаются со взрослым, который имеет сексуальный мотив по отношению к ним, но при этом все равно поддерживали переписку. В этих случаях кибергрумеры, по сути, эксплуатируют «нормальный пубертатный интерес к сексу», констатировал ученый.

«У подростков ощущение риска совсем другое. Они обычно ощущают себя сверхлюдьми: сверхсильными, суперконтролирующими. Подросток думает: „Ну что мне сделает какой-то дядя через интернет?⁠“» — комментирует Шашунова. Но потом, продолжает она, этот дядя знает о подростке так много, что получает возможность не просто манипулировать, а даже управлять им. Причем оказаться в такой ситуации может ребенок любого уровня развития и какой угодно социальной среды — в том числе дети из вполне благополучных семей, подчеркивает она.

Глава вторая. Где обитают кибергрумеры

Кибергруминг все больше распространяется вместе с ростом пользовательской активности в сети, рассказывает Ксения Шашунова из «Тебе поверят». «С каждым годом дети начинают выходить в интернет все раньше, и сейчас активными пользователями сети становятся совсем маленькие — риски [стать жертвами кибергруминга] растут пропорционально», — говорит она. 

Ситуацию дополнительно усугубила пандемия. Тогда дети сидели дома практически круглые сутки, и интернет стал единственным доступным каналом коммуникации как по учебе и внеклассным занятиям, так и для общения с друзьями. За это время количество преступлений в виртуальном пространстве существенно возросло, однако оценить масштабы распространения конкретно кибергруминга невозможно — ни в статике, ни в динамике. Из разговоров с подростками специалисты знают, что проблема есть, но проанализировать явление сложно — оно находится в глубокой тени.

Интернет-общение ребенка допубертатного возраста родители еще могут как-то контролировать, говорит Ксения Шашунова, но переписки подростка — уже вряд ли: «Во-первых, это не то чтобы правильно [с этической точки зрения]. Во-вторых, такой возможности [чисто технически] зачастую нет». При этом встретить кибергрумера можно где угодно. Они присутствуют во всех соцсетях и мессенджерах, которыми пользуются дети: Tiktok, Likee, «ВКонтакте», Telegram. Во «ВКонтакте», например, это может быть паблик, посвященный любимой музыкальной группе, или чат при популярной компьютерной игре. Так «ухажеру» даже не приходится угадывать интересы подростка — они на поверхности, и их можно обсуждать бесконечно, узнавая все больше и больше.

«В нашей практике был случай, когда знакомство произошло в школьном чате. У постороннего взрослого была ссылка на доступ к этому чату, по которой он присоединился к группе и познакомился с ребенком, после чего они перешли в личную переписку», — рассказывает Шашунова. Среди всех возможных платформ сложно выделить какой-то один ключевой источник опасности. Но рисков для ребенка больше там, где сохраняется анонимность, например в игровых чатах. 

Теоретически администраторы соцсетей способны отслеживать контент, который лежит в открытом доступе и связан с детской порнографией или любым другим сексуализированным использованием детей. «А те из них, кто включен в реестр соцсетей, например Telegram, который в реестре с осени 2021 года, — даже обязаны это делать», — говорит руководитель проекта «Сетевые свободы» Дамир Гайнутдинов. Детская порнография и объявления с призывами к детям создавать ее подпадают под статью 15.1 «Закона об информации», объясняет юрист, — это значит, что Роскомнадзор должен такой контент выявлять и блокировать. Помочь в этом могут, кстати, сами пользователи: в том же телеграме, например, есть опция пожаловаться на плохое обращение с детьми, указывает эксперт. 

Правоохранительные органы при желании могут идентифицировать пользователей соцсетей и мессенджеров, которые публикуют подобные сообщения с анонимных аккаунтов, говорит Гайнутдинов. Точно их методы оперативной работы мало кто знает — потому что они относятся к гостайне. «Но, например, административных дел, по которым привлекают к ответственности пользователей разных сервисов, включая Telegram, идентифицируя админов и участников чатов, полно», — напоминает Гайнутдинов. 

Тем не менее Kit без труда нашел в соцсетях сразу несколько групп с детским порнографическим контентом, а также призывами к подросткам обмениваться интимными фото и видео. Причем эти группы и посты в них оставались активны на протяжении нескольких последних месяцев. Kit направил запросы в Следственный комитет, МВД, Генпрокуратуру и Роскомнадзор — а также в пресс-службы Telegram и «Вконтакте». Все они остались без ответа.

Глава третья. Как общение с кибергрумером меняет ребенка

Рассказывая о растлении — своеобразном процессе, при котором у ребенка формируется интерес к сексу за счет внешнего влияния, — сексолог Дмитрий Орлов подчеркивает, что психиатры, как правило, используют это понятие только по отношению к детям допубертатного возраста. Речь о ситуации, говорит он, когда у ребенка еще нет интереса к интимной стороне жизни — но растлитель так взаимодействует с ним, что создает такой интерес искусственно.

Вовлечение в сексуализированные отношения подростка, у которого частично или полностью сформировалось либидо, специалисты растлением уже не называют, продолжает Орлов, но это отнюдь не значит, что общение с грумером не отражается на подростках. Отражается — причем даже если не было встречи в реальной жизни и физического контакта. 

Ксения Шашунова из «Тебе поверят», которая активно работает с пострадавшими от кибергруминга подростками, отмечает, что последствия для них могут быть очень разными. Кто-то воспринимает случившееся лишь как дурацкое и некомфортное общение — особенно если история была короткой, к ней быстро подключились родители и поддержали ребенка. Однако далеко не всегда все так легко, и подросток тоже может столкнуться с серьезными психологическими трудностями.

↘︎ Проблемы с доверием. Ситуация, когда онлайн-друг оказался не тем, за кого себя выдавал, — серьезный подрыв доверия. Ребенок может перестать доверять людям и еще долго не чувствовать себя с ними в безопасности. Существуют риски, что ему будет тяжело строить отношения с друзьями, а затем с романтическими партнерами — потому что он все время будет ждать подвоха.

↘︎ Проблемы с восприятием тела. Развитие сексуальности — деликатный процесс. Когда взрослый с сексуализированным интересом грубо в него вторгается — это серьезное нарушение границ. А комментарии, которые отпускает «ухажер» о теле ребенка, «просто врезаются в мозг», говорит Ксения Шашунова. «От такого искаженного взгляда потом очень тяжело уйти. Ребенку кажется, что это [объективная] правда и только так на него и можно смотреть», — рассказывает она

↘︎ Чувство вины и одиночество. Часто подросток, ставший объектом «ухаживаний», думает, что такое могло случиться только с ним. Его начинает буквально съедать стыд — за то, что «ввязался в подобную историю», что «вовремя не остановился». Вообще, стыдом сопровождается любое сексуализированное насилие, но в случаях, когда все происходит онлайн, есть свои особенности: ребенку стыдно, что он активно участвовал в произошедшем. Он отвечал кибергрумеру, фотографировал себя, включался в откровенные обсуждения. К тому же все эти материалы могут потом где-то всплыть — когда ребенок это понимает, он нередко приходит в ужас. Стыд может накрыть такой, что подросток замыкается в себе, не идет ни с кем на контакт, чувствуя себя «не таким» и «грязным».

В случае если общение с кибергрумером перешло в офлайн и произошел физический контакт в той или иной форме, вред психике ребенка может быть еще более глубоким. Порой у детей развивается комплексное посттравматическое стрессовое расстройство — тяжелое состояние, при котором человек переживает депрессию, испытывает большие трудности в общении, страдает от суицидальных мыслей. Иногда это выливается в тревожность, расстройства пищевого поведения, деперсонализацию, самоповреждение (селфхарм) и отсутствие телесных ощущений — человек не замечает, что замерз, проголодался, порезался, рассказывает психолог центра «Сестры» Марина Эрлих.

Даже в том случае, когда оба — взрослый и подросток — воспринимают отношения как добровольные, как любовь и страсть, риски все равно есть, рассказывает клинический и социальный психолог Евгений Сапрыкин из Mental Health Center. «Ведь на ребенка налагается груз секретности, непонятности, неопределенности, — объясняет он. — Ему сложно кому-то рассказать, что происходит в этих отношениях, ему сложно понять, что справедливо в отношении него, а что нет, сложно постоять за себя, удержать свои границы, управлять тем, что происходит. Многие затем переосмысляют произошедшее, обнаруживают несправедливость и злоупотребления в отношении них и получают вторичную травму».

Кроме того, нередко в подобных отношениях подростки не готовы к сексу в принципе — даже если формально согласны. «Если взять условный случай, когда девочке 15 лет и мужчина как-то ее подготовил, была прелюдия, болевые ощущения максимально снижены — может не быть „настоящего“ возбуждения. Будет то, что специалисты называют дискордантным возбуждением. То есть чисто механическая реакция организма: хирург бьет молоточком по коленке — нога двигается», — добавляет Марина Эрлих из центра «Сестры».

Сексуальные отношения подразумевают партнерство, равенство и информированное согласие, говорит она. «Даже когда подросток согласен — понимает ли он, на что он дает согласие? Он ребенок: у него меньше жизненного опыта, он меньше осведомлен об этой сфере взрослой жизни, у него нет четкого понимания, что хорошо и что плохо. И там не может быть равенства», — настаивает Эрлих. 

По ее словам, в подобных неравных отношениях взрослый так или иначе объективирует ребенка, то есть как бы «опредмечивает» его: «Это одна из тяжелых травм, потому что тут личность как будто перечеркивается, как будто ее нет».

Глава четвертая. Почему всех этих людей нельзя просто взять и поймать 

В России дела о сексуализированном насилии всегда расследует Следственный комитет. Для этого в Уголовном кодексе есть целых пять статей, они в том числе учитывают случаи эксплуатации детей и относятся к категории особо тяжких. Исключение — статья средней тяжести «Понуждение к действиям сексуального характера». Она рассматривает те случаи, когда «насилие не применяется, но преступник использует шантаж, материальную или иную зависимость потерпевшего», чтобы добиться секса. 

Понятия «кибергруминг» в российском уголовном праве не существует, однако все необходимые с точки зрения закона рычаги для привлечения к ответственности по таким преступлениям есть, констатируют юристы. Причем, рассказывает о своем опыте адвокат Леонид Абгаджава, московские районные отделы СК «вполне серьезно относятся [к поиску совершивших сексуализированное насилие онлайн], если видят, что родители настроены наказать человека, готовы давать показания и делать все необходимое». «В одном нашем деле преступник переписывался с 13-летней девочкой со своего реального аккаунта, в котором были его фотографии, — его нашли в течение суток», — вспоминает он. 

«Переписка с обменом порнографическими фотографиями — это преступление само по себе, если ребенку еще нет 16 лет», — говорит юрист. Если же речь о пострадавшем младше 12, это может трактоваться как еще более тяжкая статья и подразумевать вплоть до 20 лет лишения свободы, продолжает Абгаджава, причем факт согласия ребенка на переписку не имеет значения и смягчающим обстоятельством не является. 

При этом Абгаджава признает, что понятия не имеет, насколько распространен кибергруминг и как хорошо расследуются подобные дела. «Здесь есть препятствие, связанное со стигматизацией: люди стесняются об этом говорить, и родители в том числе. Чаще всего это объясняется тем, что [у ребенка] будут проблемы в школе: будет запрос в школу, там все начнут об этом узнавать и ребенка забуллят. Опять же влияет сама процедура [следствия] — люди не всегда готовы ее проходить. Плюс это же еще дети, которые порой даже не сообщают родителям, что они стали жертвами преступления», — перечисляет юрист.

Само собой, статистику по подобным делам привести невозможно. Есть данные, что всего за 2021 год в России за преступления против половой неприкосновенности и половой свободы личности (то есть по статьям 131–135 УК) осудили 7060 человек, а конкретно за развратные действия — 1088. Но речь обо всех преступлениях в этой категории — не только о тех, где пострадавшими стали несовершеннолетние. К тому же неизвестно, сколько всего людей обратились в правоохранительные органы с заявлениями о произошедшем, сколько таких заявлений привели к возбужденным делам — эта статистика закрыта. И уж тем более нет даже примерного представления, сколько случаев кибергруминга так и остались никому не известными.

«На виктимизационных опросах (это специальные социологические исследования, которые проводят, чтобы выяснить реальный уровень тех или иных преступлений. — Прим. Kit) преступления против половой свободы не проявляются. И не потому, что их нет, а потому что люди, когда им задают соответствующие вопросы, не готовы об этом рассказывать», — объясняет юрист. 

То есть кибергруминг — это преступление, которого как будто нет, потому что общество сковано молчанием. Как отмечает Ксения Шашунова, «мы видим только вершину этого айсберга».

Глава пятая. Почему насилие над детьми совершают не только педофилы

Вообще, со словом «педофил» много сложностей. Мы привыкли называть так всех, кто имеет половое влечение к детям или совершает по отношению к ним сексуализированное насилие. И многие при этом считают, что «педофилия» — это диагноз, носители которого нуждаются в интенсивном лечении.

Однако в строгом медицинском смысле педофилия — не заболевание. Так, DSM-5 — это руководство по психическим расстройствам в последней редакции от Американской психиатрической ассоциации, которое применяется в США, — называет педофилию типом сексуального влечения, которое не медикализируют, то есть не классифицируют как болезнь. Зато заболеванием считают педофильное расстройство. Его диагностируют, если человек не просто носитель такого типа влечения, но и реализует его — пытается вступить в контакт с детьми. 

О педофильном расстройстве пишут и в МКБ-11 — Международной статистической классификации болезней и проблем, связанных со здоровьем, за разработку которой отвечает Всемирная организация здравоохранения. Согласно этому документу, медицинской проблема становится только при нескольких условиях одновременно. Так, человек должен иметь «устойчивую, целенаправленную и интенсивную модель сексуального возбуждения», при которой все его сексуальные мысли и фантазии включают образы детей. Кроме того, он либо действует «в соответствии с этими мыслями, фантазиями или побуждениями», либо не действует, но они уж слишком будоражат его (это, если говорить медицинским языком, называется «клинически значимый дистресс»). Наконец, в-третьих, речь должна идти о человеке взрослом — а не о том, кто сам пока еще ребенок или только недавно перестал им быть.

Теперь необходимо сделать несколько принципиально важных оговорок. Во-первых, не все люди с педофилией совершают то, что медики называют «действовать в соответствии с фантазиями», то есть пробуют реализовать свое влечение, вступая в контакты с детьми или подростками. Во-вторых, даже не все люди с педофильным расстройством переходят эту черту: некоторым удается контролировать себя, самостоятельно или с помощью специалистов. Наконец, в-третьих, те, кто склоняют детей и подростков к сексуализированному общению, как ни странно, могут не быть людьми с педофилией вовсе. «Такой человек не всегда педофил», — подчеркивает Орлов.

Клинический психолог Евгений Сапрыкин из Mental Health Center подтверждает эти слова. Он говорит, что педофилия считается главным фактором риска совершения сексуализированных преступлений против детей, — но в то же время человек может совершать их, не имея стойкого педофильного предпочтения. В свою очередь Ксения Шашунова из «Тебе поверят» подчеркивает: «В массе своей это не педофилы, не извращенцы, а абсолютно обыкновенные люди. И в этом разрыв шаблона, разрыв нашего представления о мире». 

Евгений Сапрыкин ссылается на исследования, согласно которым лишь половину сексуализированных преступлений против детей совершают люди с педофильным предпочтением. Другая половина не имеет к педофилии никакого отношения: «Например, людям с сексуальным садизмом часто проще получить власть над беззащитным ребенком, чем над взрослым. Или это может происходить из импульсивности — что называется, кто под руку подвернулся». 

Что же касается конкретно контактных преступлений — то есть таких, в которых был физический контакт, — то, по некоторым данным, лишь 4% людей с педофилией совершают их. «Тех, кто пошел на контактное преступление против ребенка, судя по всему, можно отнести к особенной категории. Такие в среднем отличаются большей агрессивностью, импульсивностью и антисоциальностью, чем люди с педофильным влечением из общей выборки», — объясняет Сапрыкин.

Опыт центра «Сестры» говорит, что основной мотив сексуализированных преступлений в отношении несовершеннолетних — власть и контроль, продолжает Марина Эрлих. Речь о людях, которым необходимо почувствовать себя чьим-то «хозяином»: «Что я захочу — то и буду с тобой делать». 

Такие отношения проще установить с ребенком, чем со взрослым, именно поэтому кибергрумеры ищут контактов с подростками: они хотят властвовать. При этом усредненный портрет такого человека довольно сложно составить, продолжает мысль Ксения Шашунова из «Тебе поверят», — и не только из-за недостатка информации об интернет-«ухажерах». Как и в случае обычного насилия, это могут быть очень разные люди: «Нет яркого объединяющего качества в плане социального статуса, возраста, интеллекта. Но чаще всего это мужчины — а случаи, когда кибергрумерами оказывались бы женщины, происходят значительно реже». 

Поэтому родителям стоит обратить внимание на любые неформальные контакты своего ребенка со взрослыми: так как грумеры — самые обычные люди, угроза может скрываться за рядовым «дружеским» общением. Вопрос, может ли взрослый дружить с ребенком, проявляя интерес к его личности и не имея сексуализированного мотива, Ксения Шашунова называет сложным, потому что, по ее словам, непросто отделить одно от другого. 

«Вообще, у детей и взрослых разные интересы. Они [в норме] не могут быть друзьями, между ними есть некоторая иерархия. И если постороннего человека, как ему кажется, искренне интересует судьба какого-то ребенка — как правило, за этим уже стоит желание неравных отношений. Уже есть элемент власти — и взрослый человек может ее использовать», — заключает она.

><{{{.______)

Сложность решения проблемы сексуализированного насилия не только в том, что большинство подобных преступлений остаются никому не известными и нераскрытыми. Она еще и в том, что, когда ситуация все-таки доходит до расследования и судебного разбирательства, пострадавшие начинают сомневаться в себе. Причем, отмечает адвокат Леонид Абгаджава, так ведут себя как взрослые, так и дети.

«Я видел, как и взрослые, и подростки в какой-то момент испытывали сомнения, что они правильно поступили, подав сообщение о преступлении. Начинали оправдывать преступника. Кто-то из этого состояния выходил, а кто-то уже на начальном этапе — или даже после задержания подозреваемого — отказывался давать на него показания. Дети и взрослые в этом похожи», — констатирует адвокат.

При этом именно систематическое замалчивание позволяет кибергрумингу существовать и распространяться, поэтому в организации «Тебе поверят» советуют подросткам в случае любых сомнений не замыкаться в себе, а немедленно обращаться за помощью. Причем делать это можно на любом этапе — не только когда насилие уже случилось, но и когда ребенок чувствует: кажется, что-то идет не так. В подобных ситуациях «Тебе поверят» призывают подростков не молчать — тем более что получить поддержку можно анонимно и из любой точки мира.